|
Чтобы поддержать наш ресурс
разместите на своём сайте, блоге или в профиле блок новостей
|
Родину не нужно любить, за Родину нужно погибать! (Владимир Маслов)
Приветствуем Гость ваш статус "Гости" Вход Выход RSS 18+
О сайте Связь Правообладателям Реклама
Приветствуем Гость ваш статус "Гости" Вход Выход RSS 18+
О сайте Связь Правообладателям Реклама
Доскадо Документальное кино онлайн
Анонимная война. «Новый 1968 год»: мировоззренческое содержание и механизмы революций 2.0 (3 часть)Часть 1 Часть 2 4.2. Симбиоз войны, IT и театра Двухпартийная политическая система США приспособлена для перетока государственных кадров в интеллектуальные центры и обратно, что облегчает внешнеполитический консенсус партий. Стажировка гражданских специалистов в военных институтах синтезирует опыт научных школ на стыке военной и публичной политики. Так, в Santa Fe Academy обучались глава Американской ассоциации за прогресс науки (AAAS) Нина Федорофф и основатель Гарвардской картографической программы Патрик Мейер, усилиями которых была запущена программа Standby Volunteer Task Force, использующая геопространственные технологии для мониторинга «кризисных ситуаций в сфере прав человека» (на практике – контроль активистами-волонтерами передвижения ливийской и сирийской бронетехники). На базе ключевого центра ядерного ракетостроения – Lawrence Livermore Laboratories (LLNL) не только моделировались глобальные конфликты, но также (с 2004 г.) апробировались технологии «цифровой демократии» для новых молодёжных движений. LNNL и Los Alamos National Laboratories (LANL) управляются общей компанией, которую возглавляет Норман Паттиц – учредитель радиостанций SAWA и AlHurra, предназначенных для «культурной обработки» арабской аудитории. В совете директоров Rand Corp. работал Норман Майноу, экс-глава Федеральной службы по коммуникациям, один из «авторов» карьеры Барака Обамы. Кинематографист Джек Дюваль, автор фильма «Свержение диктатора» о событиях в Югославии, совместно с экс-директором ЦРУ Джеймсом Вулси учредил Arlington Institute, где разрабатываются динамические модели вялотекущих конфликтов. Соседство Голливуда, лабораторий ВПК и центров IT-индустрии воплощает неразделимость технологий внешнеполитического влияния – масскультурного, военного и информационного. В ноябре 2009 года на Арабском форуме по экономическому развитию прозвучал доклад о грозящем затоплении половины территории Ливана и обмелении Нила – совместная разработка Бостонского университета и NASA с внушительным мультимодальным иллюстративным материалом. Особую убедительность этой пропаганде придавал тот факт, что основными авторами были американские академики арабского происхождения – Чарльз Элачи и Фарук аль-Баз. Достаточными запасами спасительной (от мнимой катастрофы) влаги имелись только у Ливии в ее искусственных подземных резервуарах. Не исключено, что эти «озабоченности» сыграли роль в решении ЛАГ о поддержке резолюции СБ ООН номер 1973, решившей судьбу Муаммара Каддафи. 4.3. Что такое Институт Эйнштейна? Основатель бостонского Института Альберта Эйнштейна (AEI) Джин Шарп благодаря своему «рецептурному справочнику ненасильственных революций» стал полулегендарной фигурой, которой приписывают в том числе Арабскую весну. Нам представляются существенными следующие обстоятельства: а) название института – не случайный выбор, а прямая отсылка к декларации Эйнштейна—Рассела, чему не противоречит левый (троцкистский) бэкграунд Шарпа; б) Шарп и AEI – продукт синтеза британской и американской школ (St. Anthony College Оксфорда и Центр международных отношений Гарварда), ближайший британский коллега Адам Робертс – куратор проекта Оксфорда «Гражданское сопротивление и силовая политика», в дальнейшем – член совета Международного института стратегических исследований (IISS) и президент Британской академии; в) Шарп обязан своей карьерой директору ЦМО Гарварда Джозефу Наю (впоследствии – председателю американской ветви Трёхсторонней комиссии); г) Шарп обязан финансовой поддержкой Питеру Аккерману, своему ученику, возглавлявшему Центр превентивных действий CFR, а после украинской и киргизской революций – Freedom House. Сейчас он является ректором Флетчеровской школы права Тафтского университета (Бостон). Это назначение ознаменовалось открытием нового исследовательского центра – Института культурных изменений (Cultural Change Institute); д) Первое практическое применение разработок Шарпа – итог сотрудничества с полковником военной разведки США Робертом Хелви в южноазиатском «Золотом треугольнике»; способы «свержения диктаторов», выходящие за рамки международного права, представляют интерес для игроков теневой экономики в странах-мишенях; е) Не менее половины состава сотрудников AEI (М. Тейтель, Ф. Богданов, Б. Родаль, Т. Шеллинг, У. Рокуэлл, У.Л. Ури, Э. Гендлер и др.) занимались как теорией ненасилия, так и теорией глобального потепления. Белградские ученики Шарпа, С. Попович и С. Джинович, учредили фонд «Экотопия», в числе их клиентов – президент Мальдивских островов и звезда Копенгагенского саммита Мухаммед Нашем. Эта ипостась AEI восходит как к влиянию взглядов Махатмы Ганди, сформированных в Британском Вегетарианском обществе, так и к сотрудничеству Шарпа с «глубинным экологом»[9] Арне Нэссом в период работы в Норвегии. По предназначению AEI относится к категории методических институтов. Такие институты: а) автономны; б) мультидисциплинарны, в) взаимодействуют с профильными государственными (US Institute of Peace) и международными (Transparency International) институтами; г) создают дочерние структуры, адаптирующие методики к местным условиям; д) ликвидируются или переводятся в спящий режим при появлении методик следующего поколения. 4.4. Что такое «случайные миллиардеры»? В год Арабской весны бренды Google, Facebook, Twitter и YouTube становятся предметом культа, а Джек Дорси и Марк Цукерберг – такими же идолами молодёжи, как Beatles в конце 1960-х. Кумирами становятся «IT-гении», не завершившие высшее образование. Посредством СМИ в массовом инфантильном сознании закрепляется образец недоучки-стартаппера, ставшего миллиардером. При этом предметом умолчания является: а) военный бэкграунд происхождения как Интернета (преобразованный ARPANET), так и заказчиков и кураторов вышеназванных технологий, б) роль и функции покровителей этого процесса, в) логика управления компаниями-разработчиками. Поскольку идолизация «случайных миллиардеров» систематически практикуется также российскими СМИ, мы считаем необходимым привести ряд фактов. Научным руководителем Ларри Пейджа – разработчика и cооснователя поисковой системы Google – был профессор Терри Виноград, работавший по заказам DARPA в Xerox PARC – научном подразделении Xerox, унаследовавшем лучшие кадры военного Palo Alto Augmentation Center. В 1991 году Виноград инициировал в Стэнфорде «Проект по людям, компьютерам и дизайну» (Project on People, Computers and Design), в рамках которого Ларри Пейджу и предлагается создать поисковую систему с беспрецедентными возможностями. В августе 1998 года ещё не зарегистрированная (!) фирма получает первые «венчурные инвестиции» от основателя Sun Microsystems Энди Бехтольсгейма. С 2001 года Google возглавляет Эрик Шмидт – также выходец из Xerox PARC, а Терри Виноград помогает бывшему коллеге усовершенствовать продукт. В августе 2006 Шмидт приходит в Apple, пользуется его разработками и внедряет их в Google. В октябре 2006-го Google приобретает за 1,65 млрд долларов фотохостинг YouTube. С января 2008-го исполнительным директором малоизвестной компании Facebook, погрязшей в судах и долгах, становится Шерил Сэндберг – экс-глава аппарата Федерального казначейства и член совета директоров Google. Только тогда к Facebook приходит слава. Изобретателям Twitter Дж. Дорси, А. Стоуну и И. Уильямсу в июне 2009 года поручают оказать «помощь иранским демократам». Хотя они выполняют поручение, в 2010-мглавой компании Twitter становится Дик Костоло – протеже Эрика Шмидта. Таким образом, к началу Арабской весны все четыре бренда находятся в одних руках. По существу Google – изначально государственный проект, Facebook «получает миссию» с приходом Сэндберг, а Twitter – с момента трудоустройства его соучредителя Криса Хьюза в предвыборную команду Обамы (где уже подвизался Шмидт). Спонсоры «технологий 2.0» не являются случайными «ангелами». Шон Паркер, изобретатель Plaxo, – сотрудник ЦРУ. Питер Тиль – основатель PayPal, обслуживающей Агентство иммиграции и натурализации США. В попечительском совете Insight Venture Partners, спонсора Twitter, состоят Роберт Рубин и экс-глава президентского Совета по внешней разведке Стивен Фридман. Топ-менеджмент «индустрии общения» вовлечен в целый спектр стратегических и пропагандистских задач. В январе 2006-го Эрик Шмидт учреждает дочернюю компанию google.org, инвестирующую в «зеленую энергетику». К лету 2008 г. он разрабатывает для Обамы план CleanEnergy. Тогда же Шмидт приглашён в фонд New America Foundation (NAF), учреждённый Уолтером Расселом Мидом (учеником Дж.С. Ная) и Бернардом Шварцем. Он сразу же избирается главой совета директоров и создаёт под его эгидой Институт открытых технологий. Его включают в президентский совет по науке и технологиям. Крис Хьюз в июле 2010 г. избран в состав Комиссии высокого уровня (High Level Commission) при Объединённой комиссии ООН по СПИД (UNAIDS). В 2010 году Терри Виноград становится соруководителем программы Liberation Technologies («Технологии освобождения») Стэнфордского университета, в рамках которой обучаются менеджеры «революций 2.0». Другой соруководитель, Ларри Даймонд, вёл в Стэнфорде «Проект по демократии в Иране» вместе с Майклом Макфолом и Аббасом Милани, а в 2011-м сменил Макфола в должности директора Центра демократии, развития и правового государства Института Фримана-Спольи (FSI) Стэнфорда. Таким образом, систематически транслируемое в различных жанрах представление о том, что «технологии 2.0» являются «случайными находками юных бизнес-гениев», является тройным блефом: во-первых, они не случайны; во-вторых, их разработка подчиняется логике не свободного рынка, а целевого отбора «сверху»; и в-третьих, они придуманы не столько для коммуникации, сколько для контроля – что доказывается: а) использованием GoogleMaps для геопространственного слежения, б) использованием YouTube для трансляции картинок самосожжений и пыток в Арабской весне, в) нестираемостью личной информации, зафиксированной в Facebook. Распространение блефа о «случайных миллиардерах» даёт три эффекта: смысловой – сокрытие субъекта посредством умолчания (reticence), ценностный – создание кумиров для инфантильных личностей, экономический – взлёт капитализации «индустрии общения», включаемой в показатели экономического роста США. 4.5. «Революции 2.0» как государственно-частное предприятие Вышеупомянутая программа Стэнфордского университета «Технологии освобождения» дополняет «треугольник» программ, базой для которого послужила alma mater Барака Обамы – Школа права Гарвардского университета (HLS). «Предприятие революции 2.0» зарождается в New America Foundation. В 2006 г. этот фонд, HLS, созданный при ней Беркмановский центр Интернета и общества и два частных лица, Ребекка Маккиннон и Этан Цукерман, учреждают многоязычную блогерскую сеть Global Voices, где «посевным инвестором» становится Rockefeller Foundation, затем присоединяются Omidyar Network, Ford Foundation, McArthur Foundation, Open Society Institute (ныне Open Society Foundations) Джорджа Сороса, антикоррупционный Sunlight Foundation (учреждённый на средства тех же Рокфеллеров) и частные лица, в том числе спонсор Facebook Митч Капор. В 2007 г. Беркмановский центр запустил проект «Интернет и демократия», в рамках которого изучается арабо- и фарсиязычная блогосфера, с 2009 года – русскоязычная. Второй обращённой вовне стороной «треугольника» становится Альянс молодежных движений (AYM) – организационно-методический центр «активистов», в 2008-2010 гг. проведший четыре международных конгресса. Авторы идеи – Джаред Коэн и заместитель госсекретаря по публичной политике Джеймс Глассман. II конгресс AYM (2009) открывает Хиллари Клинтон. В мероприятиях участвуют топ-менеджеры Google, Facebook, Twitter, YouTube и фирм — производителей электроники и модной одежды. Портал Movement.org «освещает» технические новинки, помогающие активистам удобнее отправлять сообщения и фиксировать информацию в «сложной обстановке». В 2009 году профессор Беркмановского центра Лоренс Лессиг посвящает себя «антикоррупционному» направлению, и его труды становятся настольными книгами основателя Occupy Wall Street, «ментального экологиста» Калле Ласна. Профессор Элизабет Колко на базе того же центра создает методическую структуру – Hackademia, ориентированную на активистов без технического образования. Беркмановский центр заключает официальный контракт с фондом рок-звезды Леди Гага, выступающей на гей-прайдах и эпатирующей публику куражом над религиозными символами. Другая звезда, феминистка Вупи Голдберг, участвует в конгрессах AYM. Таким образом, на смену «лаборатории» Шарпа приходит система с разделением труда, включающая: а) анализ уязвимых сообществ стран-мишеней, б) регулярную поставку текстовых и визуальных данных из стран-мишеней, в) геопространственный мониторинг оборонительных действий стран-мишеней, г) организационное обучение, д) массовое технологическое обучение, е) «культурную обработку» всем диапазоном информационных ресурсов как извне, так и изнутри стран-мишеней. 4.6. Вертикаль революционного рэкета Штурм Триполи 23 августа 2011 года был приурочен к 20-й годовщине «разгрома ГКЧП», сделавшего распад СССР необратимым. Опыт 1991 года имел, как известно, не только военный и политический, но и экономический аспект (материальные потери РФ в десятилетие «реформ» (1991-2000) составили в 2,5 раза больше, чем потери СССР во Второй мировой войне). Организаторы Арабской весны имели соответствующие навыки: специализация профессора Йохая Бенклера в Беркмановском центре Гарварда – «преобразование психологических затрат в экономические эффекты». Повсеместными эффектами «революций 2.0» являются: коллапс иностранных инвестиций и бегство капитала; выход из строя производств и транспорта; продовольственная инфляция; массовая безработица, в том числе в сфере услуг (туризм, операции с недвижимостью); приостановление государственных инвестиций в энергетику, транспортную и жилищную инфраструктуру, сельское хозяйство (борьба с опустыниванием, орошение); отмена государственных проектов развития (АЭС в Египте). Качественным отличием «революций 2.0», инициированных на фоне мирового финансового кризиса, является практика прямой конфискации активов в странах-мишенях. В Египте конфискация произведена как минимум трижды: а) имущества семьи Мубарака, б) имущества распущенной НДП; в) имущества Вооружённых сил при их реформе. Невозвращение средств «народам, освобождённым от диктаторов», делает постреволюционные элиты заложниками несбывшихся гарантий и убедительно свидетельствует о том, что: а) номинальные предводители «революций 2.0» являлись лишь конечными исполнителями экспроприации, б) для большинства населения источники «правды о жульничестве и воровстве» представляли больший авторитет, чем государственное руководство, в) предлоги, под которыми репатриация средств (уже «поработавших» в чужом обороте) откладывается, создаются искусственно, г) ущерб для экономических партнеров стран-мишеней, в первую очередь для стран ЕС, запрограммирован, д) исполнители экспроприации сами могут быть экспроприированы. Универсальным поводом для отчуждения «диктаторских» средств в пользу субъекта информационно-психологической войны служит ярлык коррупции. Произвольность его применения очевидна: из формулировки критериев коррупции; из обозначения этим термином разнородных деяний; из «забвения» факта поощрения тех же деяний в прежние периоды. Однако механизм шантажа элит успешно воспроизводится, чему способствуют: а) субъектные факторы: гипермонополизация медиарынка; специализация политтехнологического сообщества как рычага контроля элит; специализация квази-НПО, собирающих конфиденциальную имущественную информацию – Transparency International, Center for Public Integrity (CPI), OOCRP, FLARE; прямое партнёрство технологов «ненасильственных переворотов» с этими структурами; расширение возможностей сбора информации с мест с развитием киберразведки, геопространственных технологий и социальных сетей; отсюда - беспрецедентное расширение возможностей оговора (диффамации) и неэффективность его судебного оспаривания (по выражению А.Г. Ханта, «информационный мир движется быстрее законодательства»); б) субстратные факторы: стереотипизация мышления элит в процессе постиндустриального идеологического отбора; личностный дефицит (З. Бжезинский: «В Западной Европе не стало исторического воображения и глобальных амбиций; там нет ни Черчилля, ни де Голля, ни Аденауэра»); отчуждение элит от большинства, в условиях кризиса усугубляемое непопулярной политикой; массовое разочарование и хаотическая агрессия «универсально неудовлетворенного потребителя». Расширению конфискационной практики способствуют: а) заинтересованность США в разрешении финансовых проблем за счёт союзников, переведённых в статус вассалов, б) непубличный патронаж мирового правоохранительного сообщества спецслужбами США; в) использование новообразованных антикоррупционных органов для произвольной ротации элит, особенно заметное в странах Восточной Европы. Маркерами качественного сдвига в конфискационной практике являются: а) новые экстралегальные инициативы Белого дома: директива PSD-10 об учреждении Межведомственного бюро по предотвращению злодеяний, указ «О конфискации собственности лиц, причастных к организованной преступности», б) диффамация судебных систем стран-мишеней, стимулирующая частных лиц к обращению во вненациональные институты, в) распространение имущественной диффамации на духовенство, г) поощрение частных лиц из стран-мишеней, организующих акции в интересах одной элитной группы против другой (пример – премия Е. Чириковой от Дж. Байдена за химкинский «активизм», д) использование МВФ для управляемой деофшоризации, с прицельным шантажом собственников через Международный консорциум журналистских расследователей (ICIJ) – дочернюю структуру CPI, финансируемую теми же Sunlight Foundation, Omidyar Network, Open Society Foundation, Ford Foundation, McArthur Foundation – спонсорами «революций 2.0». Тот факт, что изъятие вкладов на Кипре оказалось неожиданностью для госструктур России, а большинство населения восприняло этот экстралегальный акт со злорадством, представляет для субъекта информационной войны двойное свидетельство своего превосходства и повод для дальнейших произвольных конфискаций собственности как в постсоветских, так и в европейских странах – в том числе ввиду объективной заинтересованности в распаде еврозоны. 4.7. Отраслевые бенефициары суррогатных революций В СМИ и публицистике целеполагание «революций 2.0» связывается с борьбой за углеводородные ресурсы. Однако на практике постреволюционные элиты: - расторгают связи с традиционными партнёрами по добыче и транспортировке; - не могут гарантировать инвесторам безопасность добычи и экспорта; - экономически заинтересованы в быстром получении доходов; - в идеологическом плане – отягощены «климатическими» предрассудками. Стереотип «революций 2.0» в ресурсно обеспеченных странах демонстрирует: - тяготение узлов дестабилизации к контейнерной (а не нефтяной) логистике; - преследование национальных нефтегазовых элит; - запустение добывающих мощностей и деградацию инфраструктуры; - падение промышленного спроса на энергоносители; - уход экспорта углеводородов в сферу теневой экономики. Таким образом, крупные игроки углеводородной отрасли в процессе «революций 1.0 и 2.0» становятся чаще не бенефициаром, а жертвой манипуляции. Перечень реальных отраслей-бенефициаров определяется по социально-экономическому и культурному результату. 1) Прямым бенефициаром «революций 2.0» является производитель их инструментария – участники вышеописанного ГЧП, прежде всего монополисты в сфере коммуникаций и геопространственных технологий. 2) Поставщики сырья (редких металлов) для электроники, особенно для мобильной связи, извлекают сверхприбыли в Центральной Африке (колумбит-танталит, доходы от продажи которого оцениваются выше, чем доходы на рынке контрабандных алмазов). Передел данного рынка сопровождается наиболее брутальными конфликтами, в подготовке которых участвуют коллективные члены AYM, в частности Invisible Children. 3) По итогам двух лет нестабильности в Магрибе статистика демонстрирует беспрецедентный прирост доходов США от экспорта вооружений, в легальном секторе - за счёт повышения спроса в странах, близких к зонам дестабилизации (Саудовская Аравия мотивирована к закупкам «шиитской угрозой», ОАЭ – происками Катара и др.). 4) «Культурные трансформации» в период подготовки «революций 1.0 и 2.0» знаменуются экспансией развлекательного бизнеса, ориентированного на молодёжь и распространяющего унифицированные стандарты масс-культуры. Центры релаксации закономерно становятся центрами распространения СПИДа. В то же время распространение СПИДа формирует источник прибыли для специфической фармацевтики, а также для ключевой в системе «контроля народонаселения» индустрии контрацептивов. 5) Партнёры общественных структур, «сеющих» унифицированную масс-культуру в странах третьего мира, «по совпадению» входят в сообщество лоббистов легализации наркотиков. Самый типичный и известный пример – Quantum Foundation Дж. Сороса. Период «революций 2.0» совпадает со «снятием масок»: в апреле 2011-го частная организация Global Commission for Drug Policy (GCDP), ратующая за разрешение лёгких наркотиков, а также за освобождение от уголовной ответственности лиц, хранящих наркотики или употребляющих их без ущерба для окружающих, обращается к генсеку ООН с петицией Stop War on Drugs («Остановить войну с наркотиками»). Показатели вовлечения глобальных элит в интересы наркорынка: а) фигура Ричарда Брэнсона, спонсора как GCDP, так и «миротворческой» ассоциации глобальных лидеров The Elders (Джимми Картер, Десмонд Туту, Кофи Аннан, Лахдар Брахими и др.), б) вступление в GCDP президента Международной кризисной группы (ICG) Луизы Арбур, в) тяготение «миротворческой» деятельности как ICG, так и The Elders к регионам производства и распределения наркотиков. Умолчание о связях «гуру» правозащитной и т.н. миротворческой деятельности с нелегальными рынками средств ухода от действительности, равно как и о факторе наркотранзита в локализации «революций 1.0 и 2.0», уместно рассматривать как самостоятельное средство массовой манипуляции. 5. «Ружьё на стене» 5.1. «Ключ к цивилизации» Арабской весне предшествовал длительный период «культурной обработки» различных религиозных групп Ближнего Востока. Флирт англо-американских стратегов с движением «Братья-мусульмане» восходит еще к 1981 году, когда был учрежден Совет по ближневосточной политике (MEPC) с термином «Большой Ближний Восток» в уставе. Задача, как позже пояснял президент NED Карл Гершман, состояла во «включении исламистских партий в политический процесс – так чтобы сделать их безвредными». Подготовка т.н. «исламской реформации» осуществлялась через: а) вовлечение богословских кругов в «культурный обмен», б) вестернизацию арабской медиасреды, в) создание витрины «модернизированной» арабской культуры. Проводниками влияния служили: а) юридическое сообщество, б) университетская интеллигенция, в) медиаистэблишмент, г) «прогрессивное» духовенство, д) импортёры «прогрессивных» товаров. Вехами начального этапа «операции Большой Ближний Восток» были: - открытие в Лондоне благотворительного фонда Islamic Relief Worldwide в партнёрстве с египетским движением «Братья-мусульмане»; - закладка Города образования в Катаре (публично озвученная миссия – «поддержка пути Катара от углеводородной экономики к экономике знаний (sic!) посредством раскрепощения человеческого потенциала»; - выдвижение духовного лидера движения «Братья-мусульмане» Юсуфа аль-Кардави на пост главы Европейского совета по фетвам и исследованиям; - запуск телеканала «Аль-Джазира» – трибуны как для Кардави, так и для выразителей взглядов как исламского, так и западного «альтернативного пути»; - привлечение Тарика Рамадана, внука основателя «БМ» Хасана аль-Банны, к деятельности Совета за парламент мировых религий. Вехи второго этапа операции «Большой Ближний Восток»: - подготовка докладов Программы развития ООН (UNDP) и Арабского форума по экономическому и социальному развитию (AFESD) «Об арабском человеческом развитии» (2000) и «Построить общество знаний», где «количество демократии приравнивается к количеству Интернета» (основной автор Надер Фергани – консультант египетского Совета по народонаселению); - учреждение «Академии перемен» (Academy of Change) в Лондоне (январь 2001). В 2005-м она предлагает услуги египетскому движению «Кефайя» и дополняет рецепты Шарпа методиками нейролингвистического программирования; - открытие новых центров исламских исследований в RAND Corp., Brookings Institution, Duke University, Georgetown University, Wilson Center (под предлогом событий 11 сентября 2001 года), учреждение Ближневосточной мирной инициативы (MEPI); - запуск радиоканалов SAWA и Alhurra, приобщающих молодёжь исламских стран к современной культуре и одновременно внедряющих «новое понимание» религии; - учреждение организаций «прогрессивных мусульман» – Levantine Cultural Center, Muslims for Progressive Values, American Society for Moslem Progress (ASMA) и др.; - создание структур по обработке исламской молодёжи под эгидой RAND Corp., Brookings, Центра молодёжного межрелигиозного диалога (прославляющего Далай Ламу). «Ключ» ассоциируется с «зажиганием». Методики воспламенения коллективных эмоций в арабском обществе обкатывались много лет, но «технологии 2.0» открыли более мощные рычаги. Театроведы именуют общее эмоциональное состояние публики, потрясённой спектаклем, термином «синтония». Зрительный образ воздействует на эмоции сильнее речевого сообщения. В июне 2010-го представитель Google в Каире Ваэль Гоним, прошедший стажировку в AYM, сочинил формулу «Мы все – Халед Саид» и получил вал однотипных реакций на зрительный стимул (фото тела юноши, убитого полицейскими). Следующим сюжетом в Египте, Тунисе, Алжире стал не труп, а ещё живой человек, корчащийся в огне. Рядом с ним оказывается «участливый» наблюдатель, методично фиксирующий мучения на видео, вместо того чтобы сбить пламя. Далее оперативно подключается блогосфера. Так, о самоподжоге торговца Буазизи в глухой провинции Туниса спустя час узнает калифорнийский блоггер Бешир Благи (позже рассказавший, что ему помогла хакерская сеть Anonymous). На пике «эпидемии суицидов» на площади Тахрир студентка Асма Махфуз произнесла монолог, где в шести фразах подряд повторялось словосочетание «акт самосожжения». После этого сеанса внушения Махфуз перешла к теме коррупции. В том же стиле апеллировала к массам йеменская активистка Тавакуль Карман. На созданном сотрудниками US Institute for Peace портале Meta-Activism, где анализируется опыт актива Арабской весны, достаточно откровенно разъяснялась роль видеотрансляции горящей плоти как генератора синтонии: «Это наглядно, и это шокирует. Брутальность на снимках сделала зверство достоверным и произвела висцеральный (т.е. до ощущений во внутренних органах) эмоциональный эффект. Секрет прост: образ говорит сам за себя, и в мире, где кусочек контента является заразительным (viral), это всё, что требуется. И это соответствует мощной культурной рамке». Топ-менеджеры «весны» не удержались от самопохвалы: они не только успешно применили п.158 по Шарпу («предание себя стихии воды или огня»), но и воспользовались исламской культурной рамкой для поражения исламской же мишени с закреплением протестного стереотипа, в дальнейшем сметающего со сцены в том числе и «обезвреженные» религиозные политические силы. В феврале 2013 года стереотип массового самосожжения был впервые воспроизведён в православной культурной рамке – в Болгарии, что осталось незамеченным в российских СМИ. 5.2. Эффективность манипуляции обществом По определению Ричарда Шафранского (RAND Corp.), цель информационной войны – так повлиять на поведение противника, чтобы он не знал, что на него воздействовали, и принимал решения, противоречащие его собственной воле. Линдон Ларуш разделил определение «агент влияния» (agent of influence) на четыре степени – по уровню посвящённости в смысл собственной деятельности. Агент влияния 4-й степени – самый непосвящённый, но самый активный – это оператор, занимающийся информационно-психологической обработкой родного «общества-мишени» за собственный счёт, в качестве волонтёра-энтузиаста. Удельный вес «агентов 4-й степени» в обществе-мишени можно считать критерием эффективности информационно-психологической войны. Другим критерием эффективности ИПВ является резистентность (сопротивляемость) объекта воздействия. Как прямые эффекты мирового финансового кризиса, так и внешние информационно-психологические манипуляции застают врасплох нации с высокой степенью открытости – то есть деиндентификации в итоге отказа государства от идеологической деятельности и отсутствия духовно-смыслового контакта между обществом и властью. Третьим критерием уместно считать степень инвалидизации (деформации) сообществ, представляющих источник авторитета для массового сознания – правоведов, экономистов, экспертов, художественной интеллигенции. Признаками высокой эффективности деформации профессионального сознания можно считать: а) инверсию смыслообразующих образовательных программ (особенно курса истории), б) отказ от национального наследия в методологии и формирование псевдонаук на периферии классических дисциплин, в) засорение знаний мизантропической мифологией, г) вброс «глобальных» стандартов в законодательство, д) ретрансляция «глобальной повестки дня» государственными СМИ. В обществе, деформированном суррогатной революцией, подвергнутые селекции элиты утрачивают проектное мышление, ограничивая планирование промежутками от одного внешнего кредита до другого или увлекаясь затратными проектами, еще больше втягиваясь в зависимость от внешних игроков. В свою очередь, население, утратившее социальный оптимизм, больше не связывает себя с будущим страны и становится «перекати-полем». 5.3. Поиски «ключа к России» О намерениях распространения «революции 2.0» на Россию свидетельствовало: · включение Freedom House России в перечень стран, подлежащих «ненасильственной» революционной трансформации; · распространение программы «Интернет и демократия» Беркмановского центра Гарварда на русскоязычную блогосферу, с выявлением «уязвимых сообществ» и перспективных протестных лидеров; · заявление Хиллари Клинтон об открытии twitter-аккаунтов «для Китая, Индии и России на родных языках граждан этих стран»; · подбор кадров с опытом работы в России на ведущие должности в National Endowment for Democracy, National Democratic Institute и европейский офис госдепа США; · выбор мест для создания «технических лагерей» для молодёжных активистов в Вильнюсе и Тбилиси; включение Таллинского университета в программу Standby Volunteer Task Force; использование Прибалтики и Грузии в качестве тренинговых площадок оппозиции; · мобилизация черкесских диаспор для саботажа Олимпиады-2014. Опыты использования «организационного оружия 2.0» в России включают: · запуск новых совместных проектов между профильными центрами США (в частности, Cultural Change Institute, Флетчеровской школы права Tufts University и Беркмановского центра Гарварда) и российскими образовательными центрами; · использование социальных сетей для мобилизации уязвимых сообществ – футбольных болельщиков, автовладельцев и др. и экологических кампаний для саботажа инфраструктурных проектов; · вовлечение «волонтёров» в имущественный шантаж и гринмэйл; · право-левые эксперименты с «движениями имени числа» (31-е, 11-е), попытки идолизации случайных жертв; · упреждающее оспаривание итогов выборов через социальные сети; · дискредитация интеграционных инициатив России («ОккупайАбай»). Средства систематического воздействия на элиты: · соблазны равноправного статуса в престижных глобальных структурах; · нагнетание опасений перед конкурирующими цивилизациями Востока; · навязывание рецептов деиндустриализации под видом модернизации или диверсификации экономики; · запугивание провалами имиджевых проектов (Олимпиады-2014, ЧМ-2018); · шантаж имущественным и семейно-бытовым компроматом. Средства систематического воздействия на массовое сознание: · трансляция политического и социального пессимизма с эксплуатацией темы «застоя», безысходности, духовного тупика; · дискредитация властных и церковных авторитетов; · противопоставление уязвимых сообществ власти и друг другу; · муссирование исторических обид и претензий этнических меньшинств; · компрометация силовых структур; · фетишизация коммуникационных технологий; · проповедь теорий катастроф и антииндустриальных предрассудков. 5.4. «Родимые пятна» российской оппозиции Событийный контекст т.н. «болотного протеста» в России: а) решение правящей партии о поддержке В.В. Путина на новый президентский срок, б) выдвижение В.В. Путиным лозунга реиндустриализации и апелляция к трудовой этике, в) пересмотр военной реформы и ассигнования на модернизацию вооружённых сил, г) публичная заявка на полюсную субъектность Евразийского союза. Мишени оппозиционной агитации 2011-2012 гг.: а) В.В. Путин, б) правящая партия, в) государственные сырьевые корпорации, г) силовые структуры и юстиция, объединяемые с православным духовенством и патриотической общественностью в общий термин «мракобесие», д) страны — партнёры России по Евразийскому союзу. Средства идейно-психологической подготовки: а) трансляция постиндустриальной догматики во всем диапазоне «ценностей 1968 года» (OpenSpace.ru и др.), б) публицистическая и художественная дискредитация авторитаризма, адресованная «естественно левому» младшему поколению, в) экологическая и градозащитная агитация в «уязвимых точках», г) муссирование этнических противоречий, особенно проблемы Кавказа, д) выплеск имущественного компромата на власть и «околовластные круги». Инструменты объединения: социальные сети Facebook и ВКонтакте; блогерские сообщества антикоррупционной специализации; новые веб-СМИ, рассчитанные на молодёжный контингент и уязвимые сообщества. Социальный состав протестного актива в мегаполисах: а) представители уязвимых групп населения с предметными претензиями к власти, б) представители свободных профессий, в) представители «верхнего» офисного среднего класса. Состав внесистемного ядра по убеждениям: а) левые самоуправленцы, б) национал-сецессионисты, в) левые либералы. Квинтэссенция пафоса: антиавторитаризм, антимонополизм, самоуправление. Новый образец – «турецкое лето». Квинтэссенция агитации: а) «меняется весь мир», б) «свобода важнее хлеба», в) прямая отсылка к 1968 году (Де Голль – Путин). Общие черты с революционизацией арабских стран: а) многолетний бэкграунд программного финансирования из наднациональных НПО, госструктур и фондов США и ЕС, б) идеологическое университетское партнёрство в сфере «культурных изменений», в) идентификация этнических и региональных «болевых точек», г) выявление и вовлечение бизнес-контрэлит, в особенности – собственников СМИ и социальных сетей, д) исходное формирование внесистемного актива по «право-левому» принципу (радикальный политический спектр – «Другая Россия»), е) вовлечение лиц и сообществ, «отобранных» Беркмановским центром Гарварда, включая этнонационалистов, в том числе фанатов. Отличия от других стран-мишеней: а) провал попыток вовлечения парламентских партий, б) провал попыток раскола доминирующих конфессиональных институтов, в) отсутствие рычага влияния через независимые профсоюзы, г) дезорганизованность бизнес-контрэлит, д) дефицит оппозиционеров-харизматиков. 5.5 Цивилизационный отпор Россия в этой войне является особым объектом, поскольку, в отличие от других стран-мишеней, является не просто «территорией для переформатирования», а хотя и сильно ослабленным, но все же потенциально независимым «полюсом цивилизационного смысла». Факт того, что Россия не декларирует это сегодня явно, и то, что значительная часть ее элит не является носителем этих смыслов, стратегов мировой игры нисколько не дезориентирует – они, в отличие от немалой части российского экспертного сообщества и интеллигенции, в наличии этого цивилизационного потенциала никогда и не сомневались. Россия экономически и политически интегрирована в систему мировых отношений, поэтому необходимо рассматривать развивающиеся в ней процессы в контексте глобальных идейно-стратегических противоречий. При рассмотрении стратегий культурных и информационных войн важно всё – и феноменология, и субстрат, и конкретные методы, и их техническая реализация. Эффективный ответ на угрозы требует единого понимания их содержания, что актуализирует вопрос о совершенствовании понятийного аппарата общественных наук, используемого в праве, дипломатии, внутренней политике, вещании. Приоритетные сферы цивилизационной (ценностно-смысловой, геополитической, информационно-психологической) обороны: - профессиональные среды, которые обозначены в Национальной стратегии публичной дипломатии США как «агентства влияния» – законодательство и массмедиа, к таким ключевым средам уместно отнести также дипломатический корпус и экспертное сообщество (внешнеполитическое и экономическое); - группы населения, которые в том же документе именуются «уязвимыми сообществами» (с особенностями самосознания, потребностей и ценностей); - регионы, которые являются историческими мишенями геополитических игр. Приоритетные направления цивилизационной обороны: - достижение согласия между властью и обществом о неотъемлемых ценностях и базовых смыслах цивилизации (оптимально через серию общенародных референдумов); - реализация стратегии сбережения народа, включение всех стимулов демографического роста; - пересмотр всех разделов права с позиции соответствия ценностям русской цивилизации и первостепенным гражданским правам, созвучным чаяниям большинства и интересам нации; - обеспечение суверенитета системы образования с разработкой национальных стандартов для всех этапов и форм образования, в том числе принципов применения Интернета в обучении, соответственно национальной педагогической традиции и потребностям общенационального и регионального социально-экономического развития; - политика экономической самодостаточности с долгосрочным социально-экономическим планированием в интересах большинства и механизмами преодоления социальной и региональной поляризации; - пересмотр предназначения инновационной сферы, первоочередное стимулирование изобретательской деятельности в индустриальных отраслях, прежде всего в производстве средств производства; - утверждение и внедрение критериев отбора и личной ответственности государственных служащих, в особенности в дипломатическом корпусе; - пересмотр всей системы государственного вещания (диапазон содержания, язык пропаганды, кадровая политика, качество экспертного пула), с возвращением образовательной функции, поддержка частных и общественных инициатив в сфере защиты и распространения цивилизационных ценностей в печатных и сетевых СМИ, включая блогосферу. Запретительные меры в качестве защиты от информационных угроз довольно неэффективны. Единственное, что может противостоять чужим ценностям и смысловым атакам, – уверенная собственная позиция. Такие инициативы, как закон об НКО, не являются адекватным решением данной проблемы (ведь влияние на культурные и социальные установки происходит не только и не столько через НКО, действующие в политическом поле). Нужно формировать собственную систему информационных каналов и общественных организаций, предлагающих свой взгляд, свою систему ценностей, свой экспертный анализ. Это даёт возможность привлечь активную молодёжь, тактических (в том числе зарубежных) интеллектуальных и политических союзников, которыми могут быть представители самых разных идеологических платформ, не согласные с диктатом глобализационной повестки дня. Создание Евразийского союза как самостоятельного геополитического полюса – практическая реализация этой альтернативы. Это главный шаг в формировании миропорядка, отрицающего навязываемую всем глобализацию. *** 2 марта 2011 года госсекретарь США заявила прямым текстом: «Мы ведём информационную войну». Мы полагаем, что речь идёт о более масштабном явлении – о войне цивилизационных моделей, в которой действия американских структур являются лишь частью картины. Хотя формально атакам подвергаются конкретные политические режимы, элиты и бизнесы, настоящая борьба разворачивается за ценностно-смысловые ориентиры в предельной постановке вопроса (критерии добра и зла, понимание роли человека в мире и образ будущего). Та откровенность, в последнее время – на грани беспрецедентной наглости, с которой всем странам и народам навязывается «единственно верный» миропорядок, связана в первую очередь с чувством абсолютного превосходства и уверенности в том, что никто и нигде не способен противопоставить этой универсальной парадигме собственную модель ценностей и образа будущего, обеспечить трансляцию принципов этой модели в разных форматах, на разных уровнях – политическом, общественном, культурном, массмедийном, обеспечить её системную поддержку сообществом высокопрофессиональных государственных и негосударственных институтов. Протестная социальная активность во всём мире отражает не только возможности мобилизации с помощью информационных технологий и феномен «виртуальной гиперсоциальности». Запрос на перемены (и готовность поддержать любого, кто предлагает перемены) вызван в том числе и реальным отсутствием адекватных ответов и стратегий по отношению к насущным проблемам со стороны традиционных институтов национальных государств. Это позволяет навязывать образ государства как врага для собственных граждан, в отличие от якобы демократичного и честного мира горизонтальных сетевых сообществ. Поэтому в долгосрочной перспективе не «оборонительное» отстаивание суверенитета, а только создание конкурирующего «полюса смысла» – создание и защита своей модели человека, общества, системы смыслов и ценностей – способно дать России и другим государствам, не желающим поддерживать глобализационный миропорядок, шанс отстоять свою цивилизационную независимость. [1] Эта постановка задач соответствует подходу Изборского клуба (доклад «По ту сторону "красных" и "белых"»): описав борьбу двух идей в России, мы переходим к характеристике той системы взглядов, которым обе идеи противопоставлены; сделав вывод о необходимости единой концепции войны, мы переходим к детализации современного глобального противоборства – поскольку лишь получив представление о нем, мы сможем выстроить стратегию самозащиты и найти союзников в противостоянии врагу. [2] Отрицание целесообразности запретов, существующих в законодательстве, религии или общественной морали – особенно в отношении употребления наркотиков. [3] История движения, которое соучредитель Конгресса за культурную свободу Джон Дьюи называл «гуманизмом», а Бертран Рассел – «рационализмом», включает выход в свет двух культовых философских трудов: «Авторитарная личность» Т. Адорно и Э. Брунсвик и «Происхождение тоталитаризма» Ханны Арендт. Их ключевой месседж – отрицание авторитаризма независимо от идей, лежащих в его основе, в том числе проведение параллели Сталин—Гитлер, входящей в современную аксиоматику международного правозащитного движения. [4] Связанное с отделением, выходом из состава единого государства. [5] От environment – окружающая среда. Фактически имеется в виду экологическая философия и специфическая идеология, уравнивающая человека и окружающую среду. [6] Селебритис (англ. celebrities) – знаменитости, известные личности (прежде всего в шоу-бизнесе), к которым приковано внимание СМИ и широкой публики. [7] Реципрокный (лат. reciprocus) – возвращающийся, обратный, движущийся взад и вперёд; отражающийся, отдающийся; взаимный; возвратный. Здесь: реципрокность – обмен дарами на нерыночной основе. [8] Такими как Королевский институт международных отношений (Chatham House), Международный институт стратегических исследований, Колледж Св. Антония и Центр ближневосточных исследований Оксфордского университета. [9] Глубинная экология – ветвь экологической философии, в которой человечество рассматривается как часть окружающей среды, причём человеческая и нечеловеческая жизни обладают одинаковой ценностью. По утверждению А. Нэсса, «ни один биологический вид не имеет большего права на жизнь и развитие, чем любой другой вид». Источник | |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
Мы настоятельно рекомендуем, при просмотре страниц сайта не использовать браузер
Internet Explorer