Перевод

Оригинал

Состояние души / A state of mind

Год выпуска: 2004
Страна: Великобритания
Жанр: документальный
Продолжительность: 01:33:27
Перевод: Субтитры
Режиссер: Дэниэл Гордон / Daniel Gordon

На русский язык фильм переводится впервые. Со многими замечаниями по незнанию общекультурного контекста региона можно согласиться. Но всё же, Д.Гордон даёт интереснейший разносторонний материал и делает это весьма объективно. Показателен в этом плане комментарий режиссёра, что главные трудности при создании фильма исходили не от властей КНДР, от западных организаций (студий и дистрибьютеров), поскольку фильм категорически не соответствовал их представлениям о Северной Корее. И тем не менее, фильм вышел и был представлен на двенадцати кинофестивалях, в том числе в обеих половинах Кореи.

За семь лет, минувшие после выпуска этого фильма, в КНДР многое изменилось. Значительно улучшилась ситуация с продовольствием и электричеством, количество телеканалов возросло до четырёх, ну и совсем недавно не стало Отца-Полководца, Ким Чен Ира. Но и сейчас "Состояние души" сохраняет исключительную познавательную ценность.

Рецензия: Даниель Гордон, "Состояние души"

Документальный фильм "Состояние души" (A State of Mind) о двух северокорейских девочках-гимнастках, профессиональных участницах популярных в Пхеньяне массовых празднеств, вышел на экраны недавно, но уже успел нашуметь. Журналист "Би-Би-Си" Даниель Гордон (Daniel Gordon) задумал его, по собственному признанию, как "окно в мир" незнакомого северокорейского общества.

Журналист заходит в дома юных гимнасток, посещает их репетиции, разговаривает с их родителями и учителями, снимает массовые зрелища и ежедневную жизнь страны, чтобы ответить на главный вопрос: кто такие северные корейцы, чем они живут и дышат.

Сразу скажу, что как документальный материал фильм мне очень понравился. К реалиям Северной Кореи в нем подошли тщательно, серьезно и профессионально, постаравшись снять и массовые шоу, и пхеньянские магазины, и кое-какую провинцию, и школу Мангёндэ, и троллейбусы, и туристские маршруты Пэктусана. Посмотреть всё это действительно интересно (до сих пор все виденные мною по западному телевидению северокорейские сюжеты представляли собой комбинации из одних и тех же трехчетырех сцен и кадров, как будто лежащих где-то в общей кинематографической заначке). Однако посыл, "мессидж" фильма показался куда более спорным. 

С одной стороны, A State of Mind избежал распространенных недостатков западных фильмов на северокорейскую тематику. Он не сыплет бурными обвинениями по поводу "нарушений прав человека" в КНДР, не строит зловещих догадок относительно северокорейской ядерной программы, не ехидничает над нищим населением страны. Автор явно старается избегать прямых политических оценок и быть максимально тактичным по отношению к участникам своих съемок, чем, кстати говоря, немало раздражает некоторых американских критиков. Затрагивая болезненные для КНДР темы, такие как Корейская война или экономические трудности последних лет, он, как правило, дает две точки зрения - западную и северокорейскую, и, хотя сам явно исповедует первую, никоим образом не пытается высмеять вторую. Камера снимает не только обшарпанные аттракционы, пропагандистские плакаты, старые грузовики и убогие дома, но и смеющихся людей, беззаботно играющих детишек, красивые горы, полные миски риса, девочку, поющую в домашнем караоке. Однако от этой старательной сбалансированности остается некий странный привкус. Голос Гордона за кадром нарочито нейтрален, как голос натуралиста, повествующего о жизни глубоководных скатов. И действительно, фильм напоминает фантастический сюжет из жизни неких далеких мистических существ, инопланетян, чьи слова и действия по определению не поддаются человеческой логике. Инопланетян подчеркнуто-вежливо наблюдают со стороны, поражаясь их непостижимому образу жизни, удивительным личным качествам и не пытаясь подключить ни фактические знания об их жизни, ни какието аналогии из других исторических опытов и культур, из общечеловеческого багажа. 

А между тем уникально-инопланетно-мистического в северокорейском обществе гораздо меньше, чем видится журналисту. Взять хотя бы единодушную любовь корейцев к вождям, в искренности которой Гордон не сомневается ни в фильме, ни в последующих интервью. На основании чего он делает вывод, что северные корейцы безгранично преданны Ким Ир Сену-Ким Чен Иру и "необыкновенно довольны жизнью"? На основании трескучих фраз хозяев дома о Любимом Генерале, с которым корейцам "ничего не страшно", или слов юной спортсменки о том, что портрет Великого Вождя на стене придает ей сил во время тренировок? Но с чего Гордон решил, что северокорейцы будут де-литься с ним своими политическими сомнениями? Во-первых, это просто опасно - спросите любого русского сталинских времен, любого немца времен Третьего Рейха. Журналист посвистит и уедет, а людям в этой стране жить. А во-вторых и в-главных, корейцы в принципе не склонны выносить сор из избы и поливать грязью свою страну, как и свою семью, перед любопытствующими чужаками. Свое для них - это всегда свое. Чтобы это понять, достаточно посмотреть на их кровных братьев - южнокорейцев, на их "старших братьев" по культуре и истории - китайцев.

Гордону показалась поразительной откровенность, с которой северные корейцы рассказывали об экономических трудностях страны. Он объясняет это искренностью корейцев, их доверием лично к нему. Увы, у этой "откровенности" есть весьма прозаическое объяснение - смена официального политического имиджа страны. Во всех официальных изданиях страны, в ее литературе сейчас широко пропагандируется новый образ корейцев: не прежних "беззаботных детей" под крылом Вождя-Отца, а народа стоически страдающего (и страдающего, конечно, не из-за ошибок собственного руководства или неэффективности собственной экономической системы, а по причинам исключительно внешним: наводнения, неурожаи, американская экономическая блокада). Мать героини, с которой журналист беседует о "марше трудностей" (так официально именуется в КНДР период экономических трудностей, начавшийся официально вскоре после смерти Вождя в 1994 году, а фактически - с прекращения регулярной советской экономической помощи) излагает ему отнюдь не свою независимую точку зрения. Она дословно пересказывает журналисту ту версию событий, которая публикуется сегодня в любой центральной газете КНДР. 

Новый имидж страны-жертвы помогает Пхеньяну выцыганивать помощь у западных стран, у Южной Кореи. По этой причине, а никак не из-за личной доброты местные власти разрешили журналисту снимать сцену в магазине с тощими ободранными курами, сцену с вечерним отключением электричества, с утренним умыванием героини из тазика. Экономика страны, официально провозгласившей курс "опоры на собственные силы", сегодня держится за счет западной и южнокорейской помощи, как раньше она держалась на советской и китайской материальной поддержке. Мотивы властей, конечно, не объясняются населению, и рядовые северокорейцы по-прежнему искренне и гордо верят в то, что им от Запада "ничего не надо".

Бытовые реалии страны, поразившие журналиста своей необычностью, отнюдь не уникальны. Базируются они не на мистических чучхейских началах, а прежде всего, на культурных нормах, общих для всего региона. Например, любому японцу и южнокорейцу будет ясно, что тринадцатилетняя спортсменка, возвращающаяся из школы домой в семь часов вечера после окончания репетиции (о чем британский корреспондент повествует с тихим ужасом), на самом деле не замученная жертва странного коммунистического общества, а распущенная лентяйка. Ни в Японии, ни в Южной Корее ни один рядовой тринадцатилетний, не говоря уж о звездах гимнастики, не возвращается домой раньше десяти-одиннадцати после многочисленных курсов и хагвонов. И то, что на следующий день после финального выступления спортсменка приступила к тренировкам (опять поражается инопланетянам корреспондент "Би-Би-Си") - действительно, поразительно. В Южной Корее она к ним приступила бы в тот же вечер. 

Камера постоянно подчеркивает иррациональный коллективизм происходящего вокруг: коллективная работа, коллективные походы в горы и коллективные песни, старые товарищи, держащиеся за руки... Воспоминание отца героини о том, что во время службы в армии у них с товарищами было принято спать вместе, реплика главной героини, что ей, единственному ребенку, скучно дома одной, она хотела бы побольше братьев и сестер - всё это подается с явным намеком на уникально-идеологические корни северокорейского коллективизма. Видно, что автор совершенно не знаком с культурными реалиями буржуазной Южной Кореи, где перечисленные явления в порядке вещей. 

Где уж тут ждать параллелей с собственной, западной реальностью. Одиннадцатилетняя северокорейская девочка, бездумно повторяющая за старшими слова насчет портрета вождя - это, для Гордона, таинственная инопланетянка, истово верующая в своего инопланетного идола. Корреспондент не задается вопросом, чем же она принципиально отличается от какого-нибудь одиннадцатилетнего американца, повторяющего за своими старшими, например, что Америка освободила весь мир во время второй мировой войны.

"Для девочек попасть на финальные соревнования - высшая гордость. Для них это шанс доказать вождю, что они - настоящие коммунистки". Да для девочек это прежде всего шанс профессионального роста, возможность подняться на ступеньку престижной и высокооплачиваемой карьеры. Если они профессионально участвуют в массовых зрелищах, то, естественно, будут стремиться и к участию в финальных соревнованиях. Это их весьма земной, а никак не идеологический интерес, и ничем от британских профессиональных спортсменок они в этом смысле не отличаются.

"Задача в период подготовки массовых выступлений - добиться максимального подавления в спортсмене индивидуального в интересах коллективного". Опять непостижимая инопланетянская идеология. А разве не по тому же принципу работает синхронное плаванье, массовый балет, все командные виды спорта? И если индивидуальные амбиции гимнасток подавляются в зародыше - почему же они так стремятся выступать в первых рядах, в центре зала и на вершине пирамиды? 

Лейтмотивом через весь фильм проходит образ массовых игр во славу Великого Вождя и Любимого Генерала - по-оруэлловски странных эзотерических действ, заставляющих тысячи черноголовых людей сливаться в единых иррациональных телодвижениях. Ни разу даже намеком не возникла параллель между этими шоу и, например, западными футбольными матчами, где тысячи людей столь же иррационально ревут, наблюдая за метаниями маленького мячика. Или параллель между северокорейскими девушками, неистово размахивающими ветками рододендрона и скандирующими "мансе" на параде в Пхеньяне - и чисто капиталистическими девушками, которые слаженно бьются в экстазе во время выступления какой-нибудь рок-звезды, визжа и закидывая своего кумира лифчиками. И уж понятно, что Гордон не сравнил северокорейские массовые игры с самыми близкими им аналогами - южнокорейскими студенческими демонстрациями, где участники сальто хоть и не крутят, но точно так же упоенно бьют в барабаны и четко выкрикивают речевки. У западного спортивного корреспондента не возникает мысли о том, что потребность в массовых ритуализированных зрелищах может лежать где-то в тайниках общечеловеческой психики, что не Великий Вождь придумал эти зрелища, а, скорее, какой-нибудь изобретательный охотник на мамонтов. 

Непонимание другого не всегда принимает агрессивную форму. Мистеризация чужой культуры, укрывание флером загадочности ее обычных человеческих проявлений - это такое же глухое, безнадежное непонимание. Вот уже не одно десятилетие западные интеллигенты с энтузиазмом поклоняются то йоге и Тибету, то карате и танцам живота, сметая все это под соусом "мистический Восток" и ничего об этих явлениях, по сути, не зная. До них были фанатики Советского Союза - причем не позднего Советского Союза "с человеческим лицом", нормальной восточноевропейской страны, открытой и понятной, а именно "загадочного" сталинского. Бернард Шоу, не знающий русского языка, завороженно воспевал исправительные лагеря, коллективизацию, Беломорканал - всё это казалось ему причудливыми гигантскими символами эры Нового Человека... Я не удивлюсь, если после фильма Гордона у Северой Кореи появятся свои европейские фаны, которые будут украшать стены своих просторных домов портретами Ким Ир Сена и аляповатыми антиамериканскими плакатами на корейском языке, будут заслушиваться северокорейскими песнями, не понимая в них ни слова. В чучхейской атрибутике они тоже будут искать некий загадочный, ускользающий от материалистического Запада высший смысл, непостижимый state of mind, родственный буддистскому просветлению или экстазу африканских шаманов. 

"Северная Корея - наименее понимаемое в мире общество", - с этой фразы начинает Гордон свой фильм. Если речь идет об англосаксонском мире, то журналист, наверное, прав. (Хотя еще большой вопрос, понимают ли там вообще кого-нибудь живущего за пределами европейской цивилизации). И я боюсь, что дополнительного понимания Северной Кореи A State of Mind англосаксонскому миру не добавил, хотя, по всей видимости, журналист искренне хотел это сделать. Ему не хватило знания языка и культуры, без которого в чужой стране видишь одни цветные всполохи, не хватило незападного жизненного опыта.

Но мир не ограничивается Америкой и Англией. Кроме них, есть еще Китай и Россия, которые Пхеньян понимают без проблем. Есть Южная Корея, для которой Северная Корея со своими идеями чучхе во многом - зеркальное отражение их собственного бытия. Есть арабский мир, идеология которого сегодня держится на постулатах, во многом родственных как официальной линии, так и менталитету народа КНДР. Воспоминания об американских бомбежках слишком свежи у этих народов. Недаром живые картины, снятые Гордоном во время массовых игр в Пхеньяне, изображали не только северокорейских пограничников, давящих гидру американского империализма, но и бородатого араба, расстреливающего Белый Дом. 

Вот с этим миром КНДР и будет сотрудничать, пока западный мир погружается в свои фантазии, балансируя между голливудским имиджем Инопланетянина Дикого и Ужасного и гордоновским образом Инопланетянина Таинственного и Просветленного.

Источник